ГЛАВА XLI

С тех пор как сэр Артур стал обладателем сокровища, найденного в могиле Мистикота, он пребывал в состоянии, более близком к экстазу, чем к трезвому мышлению. Одно время дочь даже серьезно беспокоилась за его рассудок, ибо, уверовав, что в его руках секрет к овладению неограниченными богатствами, он разговаривал и держал себя, как человек, обретший философский камень. Он толковал о покупке смежных имений, чтобы его земли простерлись поперек всего острова, словно решил иметь соседом только море. Он начал переписку с известным архитектором, задумав обновить замок предков и придать ему такое великолепие, чтобы он мог соперничать с Уиндзором, а вокруг разбить парк соответствующих размеров. Толпы ливрейных лакеев уже расхаживали в его воображении по залам, и — о чем только не грезит обладатель неисчерпаемого богатства! — корона маркиза, если не герцога, сверкала перед ним в мечтах. Его дочь — на какую великолепную партию она могла рассчитывать! Теперь он мог думать даже о союзе с принцем крови. Его сын уже был генералом, а он сам — всем, что может представить себе самая необузданная фантазия честолюбца.

При таком состоянии духа всякий, кто пытался низвести сэра Артура в лоно обыденной жизни, получал от него ответы в духе старого Пистоля:

После продолжительного совещания сэра Артура с мистером Олдбоком утром того знаменательного дня, когда был найден клад, мисс Уордор ожидала допроса по поводу оказанного ей Ловелом внимания; читатель может представить себе ее изумление, когда вместо этого последовал разговор, показавший, что воображение ее отца распалено надеждой на обретение несметного богатства. Но когда ее отец вызвал Дюстерзивеля в замок, заперся с ним и, как выяснилось, выразил ему сочувствие в постигшей его неприятности, стал на его сторону и возместил его потери, она встревожилась не на шутку. Все те подозрения, которые в ней давно возбуждал этот человек, усилились, когда она увидела, как он старается внушить ее отцу мечты о золоте, а в то же время — урвать себе возможно большую долю в ценностях, таким странным образом доставшихся сэру Артуру.

Начали появляться другие зловещие симптомы, следовавшие один за другим. С каждой почтой прибывали письма, которые сэр Артур, взглянув на имя отправителя, бросал в огонь, не потрудившись даже распечатать. Мисс Уордор подозревала, что эти послания, содержание которых, казалось, было заранее известно отцу, поступали от настойчивых кредиторов. Тем временем резервы, заимствованные из клада, быстро таяли. Большая часть полученной суммы была поглощена, в силу необходимости, уплатой по векселю на шестьсот фунтов, который грозил сэру Артуру непосредственной опасностью. Из остальных денег часть была дана рудоискателю, кое-что истрачено на прихоти, которые бедный баронет считал вполне оправданными при своих блестящих надеждах, а кое-что ушло на то, чтобы временно заткнуть рты таким заимодавцам, которые, наскучив обещаниями, были одного мнения с Гарпагоном, что пора получить что-нибудь существенное. Наконец стало более чем ясно, что через два-три дня после открытия клада все растаяло и не было никаких видов на новые поступления. Сэр Артур, от природы нетерпеливый, снова начал обвинять Дюстерзивеля в нарушении обещаний, вселивших в него надежду, что весь его свинец превратится в золото. Однако этот достойный джентльмен уже извлек из сложившегося положения все, что мог. А так как он был достаточно умен, чтобы не присутствовать при падении дома, устои которого сам подрыл, он попытался успокоить сэра Артура при помощи ряда мудреных терминов своей науки и откланялся, обещав вернуться на следующее утро с такими сведениями, которые непременно избавят сэра Артура от всех его бедствий.

— С тех пор как я слушу софетником в таких делах, — сказал мистер Герман Дюстерзивель, — я никогда еще не подходил так близко к arcanum, что означает феликая тайна Панкресты или Поликресты. Я знаю о ней не меньше, чем Пелазо ди Таранто или Базилиус, и либо я через два или три дня прифеду вас к номеру третьему мистера Мистикота, либо ви назовете меня подлецом и никогда больше не увидите моего лица.

Рудоискатель отбыл с этим заверением и твердой решимостью выполнить последнюю часть этой программы и никогда больше не появляться перед своим обобранным покровителем. Сэр Артур остался, исполненный сомнения и тревоги. Уверенная речь философа, уснащенная такими звучными именами, как Панкреста, Базилиус и так далее, произвела на него некоторое впечатление. Но он так часто бывал обманут подобной тарабарщиной, что уже не мог вполне положиться на нее, и удалился вечером в свой кабинет в ужасном состоянии человека, который повис над пропастью и, не имея возможности отступить, замечает, что камень, поддерживающий его, постепенно отделяется от скалы и готов рухнуть вместе с ним.

Обнадеживающие видения угасли, и усилилась лихорадочная мука ожидания, охватывающая человека, воспитанного в сознании своей значительности и богатства, обладателя древнего имени и отца двух прекрасных детей, когда он видит приближение часа, который лишит его всего того великолепия, которое годы сделали привычным и необходимым ему, а его самого бросит в мир на борьбу с нищетой, жадностью и презрением. При таких зловещих предчувствиях, измученный неизменно ускользавшей надеждой, он стал раздражительным и капризным, и его слова и поступки говорили о таком глубоком отчаянии, что мисс Уордор совсем перепугалась. Мы уже видели при других обстоятельствах, что сэр Артур, несмотря на чрезвычайную слабохарактерность, был доступен живым и сильным страстям. Он не привык, чтобы ему противоречили, и если до сих пор почти всегда был добродушен и весел, это, вероятно, объяснялось тем, что весь уклад его жизни не давал ему поводов раздражаться достаточно часто, чтобы это его свойство стало для него обычным состоянием.

На третье утро после ухода Дюстерзивеля слуга, как было заведено, перед завтраком положил на стол последние газеты и письма. Мисс Уордор взялась за газеты, спасаясь от дурного настроения отца, который пришел в ярость из-за того, что хлебцы немного пережарились.

— Я вижу, в чем дело, — так закончил он свою речь на эту интересную тему, — мои слуги, которые имели свою долю в моем благосостоянии, начинают думать, что в дальнейшем им от меня будет мало пользы. Но пока еще я хозяин над этими негодяями, и я не допущу никакой небрежности и не потерплю ни малейшего неуважения с их стороны.

— Я готов оставить службу у вашей милости хоть сию минуту, — объявил слуга, которого сэр Артур считал виновным, — как только вы распорядитесь, чтобы мне заплатили жалованье.

Сэр Артур вздрогнул, словно ужаленный змеей, и, сунув руку в карман, мгновенно вытащил находившиеся там монеты, которых, однако, оказалось недостаточно, чтобы расплатиться со слугой.

— Сколько у тебя при себе денег? — обратился он к дочери с деланным спокойствием, под которым скрывалось сильное волнение.

Мисс Уордор подала ему кошелек. Сэр Артур попытался сосчитать деньги, но не мог справиться с этой задачей. Дважды сбившись, он бросил всю груду бумажек дочери.

— Заплати этому мерзавцу, и пусть немедленно убирается из замка! — гневно произнес он и вышел.

Слуга и хозяйка дома остановились друг против друга, равно изумленные такой неистовой яростью.

— Право, сударыня, если б я знал, что в чем-либо виноват, я не ответил бы сэру Артуру, когда он так напустился на меня. Я служу у вас давно, и он всегда был добрым господином, а вы — доброй госпожой, и я не хочу, чтобы вы думали, будто я обиделся на случайное резкое слово. Но, конечно, мне не следовало говорить о жалованье, когда что-то рассердило его милость. Не думал я, что так кончится моя служба вашему семейству!